Родина Богоноснаго Сергия — Его родители — Их семейство — Чудное предзнаменование — Размышления блаженнаго Епифания — Молитвы святой матери — Урок родителям — Рождение благословеннаго дитяти — Младенец-постник. (1319-1326)
Верстах в четырех от славнаго в древности, но смиреннаго ныне Ростова Великаго, на ровной открытой местности по пути в Ярославль, уединенно расположилась небольшая обитель во имя Пресвятыя Троицы — заштатный Варницкий монастырь. По древнему преданию, почти шестьсот лет тому назад, была тут некая весь, имя которой забылось в истории, но которая всегда была и будет именита и дорога сердцу православных Русских людей, потому что весь эта была благословенною родиною великаго печальника и заступника Русской земли, Преподобнаго и Богоноснаго отца нашего Сергия, Игумена Радонежскаго и всея России Чудотворца. Здесь было поместье его родителей, благородных и знатных бояр Ростовских Кирилла и Марии; тут был их дом; тут и жили они, предпочитая уединение сельской природы суете городской жизни при княжеском дворе. Впрочем, Кирилл состоял на службе сначала у Ростовского князя Константина II Борисовича, а потом у Константина III Васильевича; он не раз сопровождал их в Орду, как один из самых близких к ним людей; владея достаточным по своему положению состоянием; но по простоте тогдашних нравов, живя в деревне, он не пренебрегал и обычными сельскими трудами; мы увидим потом, что Кирилл посылал, например, своего малолетнего сына за конями так же, как и теперь посылают своих малюток простые поселяне.
Кирилл и Мария были люди добрые и богоугодные. Говоря о них, блаженный Епифаний замечает, что Господь, благоволивший воссиять в земле Русской великому светильнику, не попустил родиться ему от неправедных родителей, ибо такому детищу, которое, по устроению Божию должно было в последствии послужить духовной пользе и спасению многих, подобало иметь и родителей святых, дабы доброе произошло от доброго и лучшее приложилось к лучшему, дабы взаимно умножилась похвала и рожденного и самих родивших во славу Божию.
И праведность их была известна не одному Богу, но и людям. Строгие блюстители всех уставов церковных, они помогали и бедным; но особенно свято хранили они заповедь Апостола: «страннолюбия не забывайте: тем бо не видяще неции странноприяша Ангелы» (Евр. 13, 2).
Тому же учили они и детей своих, строго внушая им не опускать случая позвать к себе в дом путешествующаго инока или иного усталаго странника. До нас не дошло подробных сведений о благочестивой жизни сей блаженной четы; за то мы можем, вместе с святителем Платоном, сказать, что «самый произшедший от них плод показал, лучше всяких красноречивых похвал, доброту благословеннаго древа. Счастливы родители, коих имена прославляются вечно в их детях и потомстве! Счастливы и дети, которые не только не посрамили, но и приумножили, и возвеличили честь и благородство своих родителей и славных предков, ибо истинное благородство состоит в добродетели!»
Кирилл и Мария имели уже сына Стефана, когда Бог даровал им другого сына — будущаго основателя Троицкой Лавры, красу Церкви Православной и несокрушимую опору родной земли. Задолго до рождения сего святаго младенца, дивный Промысл Божий уже дал о нем знамение, что это будет великий избранник Божий и святая отрасль благословеннаго корня.
В один воскресный день его благочестивая мать пришла в церковь к Божественной литурпи и смиренно стала, по тогдашнему обычаю, в притворе церковном, вместе с прочими женами. Началась литургия; пропели уже трисвятую песнь, и вот, не за долго пред чтением святаго Евангелия, вдруг, среди общей тишины и благоговейнаго молчания, младенец вскрикнул у нее во чреве, так что многие обратили внимание на этот крик.
Когда начали петь Херувимскую песнь, младенец вскрикнул в другой раз, и притом уже столь громко, что голос его был слышен по всей церкви. Понятно, что мать его испугалась, а стоявшые близ нея женщины стали между собою переговариваться, что бы мог означать этот необыкновенный крик младенца?
Между тем литургия продолжалась. Священник возгласил: «Вонмем! святая святым!»
При этом возглашении младенец вскрикнул в трети раз, и смущенная мать едва не упала от страха: она начала плакать… Тут ее окружили женщины и, может быть, желая помочь ей успокоить плачущее дитя, стали спрашивать: «где же у тебя младенец? От чего он кричит так громко?» Но Мария, в душевном волнении, обливаясь слезами, едва могла вымолвить им: «Нет у меня младенца; спросите еще у кого-нибудь».
Женщины стали озираться кругом, и не видя нигде младенца, снова пристали к Марии с тем же вопросом. Тогда она принуждена была сказать им откровенно, что на руках у нея, действительно, нет младенца, но она носит его во чреве…
— Как же может кричать младенец, когда он еще в утробе матери? — возражали ей удивленныя женщины.
— «Я и сама удивляюсь этому, отвечала им Мария, и нахожусь в немалом недоумении и страхе…»
Тогда женщины оставили ее в покое, не переставая, впрочем, удивляться этому необыкновенному случаю.
«В наше время, говорит святитель московский Филарет, свидетели подобнаго происшествия, вероятно, имели бы немало заботы об изыскании причины, произведшей сие необыкновенное явление. Более проницательные, может быть, осмелились бы догадываться, что молитвенный восторг благочестивой матери, в три важные периода священнодействия, сообщил необыкновенное возбуждение жизни плоду, который носила она во чреве. Но в то время любили не столько любопытные умствования, сколько благоговейное наблюдение путей Провидения, и народ выходил из церкви, повторяя написанное в Евангелии об Иоанне Предтече: что убо отроча сие будет? (Лук. 1, 66). Да будет над ним воля Господня!»
Благоговейный списатель жития Сергиева, преподобный Епифаний, сопровождает свое повествование о сем необыкновенном происшествии таким размышлением: «достойно удивления, говорит он, что младенец, будучи во чреве матери, не вскрикнул где-либо вне церкви, в уединенном месте, где никого не было, — но именно при народе, как бы для того, чтобы многие его услышали и сделались достоверными свидетелями сего обстоятельства. Замечательно еще и то, что прокричал он не как-нибудь тихо, но на всю церковь, как бы давая понять, что по всей земле распространится слава о нем, — и не тогда возгласил он, когда мать его была где-нибудь на пиршестве, или почивала, но когда была она в церкви, и именно во время молитвы, как бы указывая на то, что он будет крепким молитвенником пред Богом; — не прокричал он в каком либо ином месте, но именно в церкви, в месте чистом, в месте святом, где пребывают святыни Господни и совершаются священнодействия, знаменуя тем, что и сам он будет совершенною святынею Господа в страхе Божием. Достойно замечания также и то обстоятельство, что не возгласил он однажды или дважды, но именно трижды, являя тем, что он будет истинным учеником Святыя Троицы, так как троичное число предпочитается всякому другому числу, потому что везде и всегда сие число является источником и началом всего добраго и спасительнаго».
После сего, приведя из ветхозаветной и новозаветной истории примеры и указания, свидетельствующия о важном знаменовании троичнаго числа, и воспомянув страшную тайну Триипостаснаго Божества, блаженный Епифаний продолжает: «подобало и сему младенцу трижды провозгласить еще во чреве матери, прежде рождения на свет, в предзнаменование того, что он будет некогда служителем Святыя Троицы и многих приведет к познанию Бога, научая словесных овец своих веровать во Святую Троицу, единосущную во едином Божестве. И действительно, рассуждает далее Епифаний: не служило ли все это явным указанием на все дивное и досточудное в последующей его жизни? Не сбылось ли все это самым делом в его чудесных деяниях? И кто видел и слышал о первых предзнаменованиях, тот должен был потом верить и тому, что последовало за ними, ибо не просто, не без особенной цели были даны эти предзнаменования: они были предвестниками и началом всего, что совершилось в последствии. Вспомним древних святых, просиявших в ветхом и новом заветах: как зачатие, так и рождение многих из них предваряемо было особенным откровением от Бога; так пророка Иеремию Бог от чрева матери предъизбрал и освятил; то же свидетельствует о себе другой Пророк — Исайя, а святый и великий Пророк и Предтеча Христов Иоанн, еще будучи во утробе матери, познал Господа, носимаго в ложеснах Пречистой Приснодевы Марии: и взыграся младенец радощами во чреве (Лук. 1, 44) матери своей Елисаветы, и ея же устами пророчески возопил; откуду мне сие, да прииде Мати Господа моего ко мне? (ст. 43). О святом Пророке Ильи есть сказание, что родители его видели, как светлые и благообразные мужи повивали сего младенца огненными пеленами и питали его пламенем огненным»…
Далее Епифаний приводит подобные же рассказы о святых: Николае Чудотворце, Ефреме Сирине, Алипии и Симеоне столпниках, Феодоре Сикиоте, Евфимии Великом, Феодоре Едесском и Петре, Митрополите Московском, — рассказы, которые мы опускаем, дабы, по выражение самого блаженнаго Епифания, «долготою слова послушателем слухи ленивы не сотворити», и приводим здесь только заключительныя его мысли: «досточудно, — говорит он, — было это возглашение младенца во чреве матери; досточудно было его воспитание от младенческих пелен; досточудна была и вся жизнь этого поистине досточуднаго мужа! Господь еще до рождения отметил его Своею благодатию и необычным случаем предуказал Свое особенное Божественное о нем промышление».
Всегда преданные воле Божией и внимательные к путям Провидения, Кирилл и Мария поняли указания Промысла Божия, и сообразно с этими указаниями должны были вести дело воспитания дитяти. После описаннаго происшествия особенно мать сделалась необыкновенно внимательна к своему состоянию. Всегда имея в мыслях, что она носит во чреве младенца, который будет избранным сосудом Святаго Духа, Мария во все остальное время беременности готовилась встретить в нем будущаго подвижника благочестия и воздержания; а потому и сама, подобно матери древняго судии Израильскаго Сампсона (Суд. 13, 4), тщательно соблюдала душу и тело в чистоте и строгом воздержании во всем. «Заботливо храня носимый ею во чреве Божий дар, она желала, как говорит святитель Платон, через свое воздержание дать телесному составу дитяти чистое и здравое питание, хорошо понимая добрым сердцем своим ту истину, что добродетель, сияющая в здравом и прекрасном теле, становится чрез то еще прекраснее». Всегда благоговейная и усердная молитвенница, праведная мать теперь чувствовала особенную потребность сердца в молитве; поэтому она часто удалялась от людскаго взора и в тишине уединения со слезами изливала пред Богом свою горячую материнскую молитву о будущей судьбе своего младенца. «Господи!» говорила она тогда: «спаси и сохрани меня, убогую рабу Твою; спаси и соблюди и сего младенца, носимаго во утробе моей, Ты бо еси — храняй младенцы Господь (Псал. 114, 5); да будет воля Твоя, Господи, на нас, и буди имя Твое благословенно во веки!» Так, в строгом посте и частой сердечной молитве пребывала богобоязненная мать святаго дитяти; так и самое дитя, благословенный плод ея чрева, еще до появления своего на свет, некоторым образом уже предочищался и освящался постом и молитвою.
«О родители, — замечает при повествовании о сем святитель Филарет, — если бы вы знали, сколько добра, или, напротив, сколько зла можете вы сообщить вашим детям, еще до их рождения! Вы удивились бы точности суда Божия, который благословляет детей в родителях и родителей в детях и отдает грехи отцов на чада (Числ. 14, 18); и, помышляя о сем, с благоговеним проходили бы служение, вверенное вам от Того, — из Негоже всяко отечество на небесых и на земли именуется (Ефес. 3, 15)».
Кирилл и Мария видели на себе великую милость Божию; их благочестие требовало, чтобы одушевлявшие их чувства благодарности к благодающему Богу были выражены в каком-либо внешнем подвиге благочестия, в каком-либо благоговейном обете; а что могло быть приятне Господу в таких обстоятельствах, в каких они находились, как не крепкое сердечное желание и твердая решимость оказаться вполне достойными милости Божией?
И вот, праведная Мария, подобно святой Анне, матери Пророка Самуила, вместе с своим мужем дала такое обещание: если Бог даст им сына, то посвятить его на служение Богу. Это значило, что они, с своей стороны, обещали сделать все, что могли, чтобы на их будущем дитяти исполнилась воля Божия, совершилось тайное о нем предопределение Божие, на которое они уже имели некоторое указание. Немного, конечно, таких родителей, да едва ли и найдутся в наше грешное время такие счастливцы, которые могли бы так решительно, и притом — непогрешительно определить судьбу своих детей еще до их рождения: опасно и не разумно давать обеты, исполнение коих не зависит от воли обещающих; праведные родители Сергиевы могли сделать это потому, что имели уже таинственное указание на будущую судьбу их дитяти; но кто из христианских родителей не желал бы видеть в детях своих будущих граждан Царства Небеснаго? А если все желают, то пусть же все и полагают в сердце своем твердый и неизменный обет делать, со своей стороны, все, что от них зависит, чтобы их дети были истинными чадами Божиими по благодати, чтобы они были покорными сынами нашей общей матери — святой Церкви Православной, чтобы ни дети, ни родители не испытали потом горькой участи сынов царствия, которые будут изгнаны, по слову Господню, во тьму кромешнюю.
— Для чего человек создан от Бога? — спросили одного простого старца.
— Чтобы быть наследником царствия Божия, — отвечал он.
3 мая 1319 года в доме боярина Кирилла была общая радость и веселие: Марии Бог дал сына. Праведные родители пригласили своих родных и добрых знакомых разделить с ними радость по случаю рождения новаго члена семьи, и все благодарили Бога за сию новую милость, явленную Им на дом благочестиваго боярина. В сороковой день по рождении родители принесли младенца в церковь, чтобы совершить над ним святое крещение, и в то же время исполнить свое обещание представить дитя в непорочную жертву Богу, Который дал его. Благоговейный иерей, по имени Михаил, нарек младенцу во святом крещении имя Варфоломей, конечно потому, что в этот день (11 июня) праздновалась память святаго Апостола Варфоломея, ибо сего требовал тогдашний церковный обычай; но это имя и по самому значению своему — сын радости было особенно утешительно для родителей сего младенца, ибо можно ли описать ту радость, которая переполняла их сердца, когда они видели пред собою начало исполнения их светлых надежд, которыя почивали на сем младенце со дня его чудеснаго приглашения во чрев матери?
Кирилл и Мария рассказали этот случай священнику, и он, как сведущий в Священном Писании,- указал им много примеров из ветхаго и новаго заветов, когда избранники Божии еще от чрева матери были предназначаемы на служение Богу; привел им слова Пророка Давида о совершенном предведении Божием: несодеянная моя видесть очи Твои (Пс. 138, 16), и Апостола Павла: Бог воззвавый мя от чрева матере моея явити Сына Своего во мне, да благовествую Его в языцех (Гал. 1, 16), и другия подобныя места Священнаго Писания, и утешил их благодатною надеждою относительно их новорожденнаго: «не смущайтесь», говорил он им, «а паче радуйтесь, что сын ваш будет избранным сосудом Духа Божия и служителем Святыя Троицы». И благословив дитя и его родителей, служитель алтаря Христова отпустил их с миром.
Между тем мать, а потом и другие стали примечать в младенце опять нечто необыкновенное: когда матери случалось насыщаться мясною пищею, то младенец не брал сосцев ея; то же повторялось, и уже без всякой причины, по средам и пятницам: так что в эти дни младенец вовсе оставался без пищи. И это повторялось не раз, не два, а постоянно; мать, конечно, беспокоилась, думала, что дитя нездорово, советовалась с другими женщинами, которые тщательно осматривали дитя, но на нем не было приметно никаких признаков болезни, ни внутренней, ни наружной; напротив: малютка не только не плакал, но и весело смотрел на них, улыбался и играл ручками… Наконец обратили внимание на время, когда младенец не принимал сосцев матерних, и тогда все убедились, что в этом детском посте «ознаменовались, как выражается святитель Филарет, предшествования расположения матери и проявлялись смена будущих его расположений». Возращенный постом во чреве матери, младенец и по рождении как будто требовал от матери поста. И мать, действительно, стала еще строже соблюдать пост: она совсем оставила мясную пищу, и младенец, кроме среды и пятницы, всегда после того питался молоком матери. Однажды Мария отдала младенца на руки другой женщины, чтобы та покормила его своею грудью; но дитя не захотело взять сосцев чужой матери; то же самое было с другими кормилицами… «Добрая отрасль добраго корня, говорит блаженный Епифаний, питалась только чистым млеком родившей его. Так сей младенец от чрева матери познавал Бога, в самых пеленах поучался истин, в самой колыбели привык к посту и, вместе с молоком матери, навыкал воздержанию… Будучи по естеству еще младенцем, он выше естества уже предначинал пощение; с младенчества он был питомец чистоты, питаемый не столько млеком, сколько благочестием, и предъизбранный Богом еще до рождения»…
«Многия матери, замечает по сему случаю святитель Платон, не почитают важным делом кормить дитя своею грудью, но на самом дле это очень важно. Для чего же Творец естества наполняет молоком сосцы матерние, если не для того, чтобы приготовить в них для младенца питательную пищу? А с этою пищею, то есть с молоком, вливаются в младенца его будущие склонности и нравы».
«Чужое молоко, рассуждает в одном месте святитель Димитрий Ростовский, не так полезно для младенца, как молоко его родной матери. Если кормилица больна, то будет больное и дитя; если она гневлива, невоздержна, сварлива, таково же будет и дитя, которое она кормит. Дитя, воспитанное чужим, не матерним млеком, не будет иметь к матери такой любви и привязанности, какую имеют дети, вскормленные ея собственным млеком. Да пристыдят таких матерей бессловесныя животныя: ни одно из них не доверяет другому питать собственных детей»…
«Лучше бы подумать доброй матери, говорит святитель Филарет Московский, отнимать ли мать вдруг у двух младенцев: у младенца кормилицы и у своего собственнаго, и заставлять ли своего младенца пить из груди кормилицы может быть тоску по оставленном ею собственном детище, вместо того, чтобы он пил любовь из груди своей матери»… «Бывают матери, — говорит святый Златоуст, — которыя своих детей отдают кормилицам. Христос не попустил сего. Он питает нас собственным телом и напояет собственною кровию»…
Окончилось время кормления грудью Варфоломея; дитя покинуло колыбель; возрастая телом, оно укреплялось и духом, исполняясь разума и страха Божия; благодать Божия почивала на святом младенце и добрые люди утешались им.
Слабые уcпехи в грамоте — Детское горе — Молитвы дитяти — Дивный старец — Чудная перемена — Научение свыше — Детские подвиги — Благоразумные ответы отрока — Поведение и устроение его души — Его молитвенныя излияния пред Богом. (1326-1332)
Когда Варфоломею исполнилось семь лет, родители отдали его учиться грамоте. Наши благочестивые предки всегда смотрели на обучение грамоте, как на дело священное: грамота давала ключ к чтению и уразумению Божественных Писаний. И школы грамотности, которых было очень немного в то время, учреждались попечениями Епископов и вообще духовенства. Ростовским Епископом в то время, о котором мы говорим, был Прохор, муж учительный и благочестивый. Под его руководством и учителями в школы назначались, конечно, люди богобоязненные.
Вместе с Варфоломеем учились и два брата его: старший Стефан, и младший Петр. Братья обучались успешно, хотя Петру в то время не было и шести лет, а Варфоломей далеко отставал от них. Учитель наказывал его, товарищи упрекали и даже смеялись над ним, родители уговаривали; да и сам он напрягал все усилия своего детскаго ума, проводил ночи над книгою, и часто, укрывшись от взоров людских, где-нибудь в уединении, горько плакал о своей неспособности, горячо и усердно молился Господу Богу: «дай же Ты мне, Господи, понять эту грамоту; научи Ты меня, Господи, просвети и вразуми!» Но грамота все же ему не давалась.
«Тяжелое чувство испытывает человек, говорит святитель Платон, когда всей душой желает учиться, чувствует в себе пламенное влечение к просвещению, но на пути к достижению цели его желаний встречаются какие-либо непреодолимыя препятствия».
Сильно огорчалось своею безуспешностию и доброе дитя. Не мало печалились о том и родители его, и учитель: всем было прискорбно, что мальчик лишается великаго дара Божия — в учении книжном. Но, видно, нужно было, чтобы отрок, о котором были столь добрыя предзнаменования, ранним опытом научился, что никакого успеха, никакого знания, никакой способности не должно приписывать себе, но единственно Богу, Отцу светов, от Котораго свыше сходит всякое даяние благо и всякий дар совершенный (Iак. 1, 17), и смиряться под крепкую руку (1 Петр. 5. 6) Того, Кто один просвещает всякого человека, грядущаго в мир (1оан. 1, 9).
Чего, однакоже, не преодолеют прилежание и труды, а наипаче молитва, и особенно молитва, исходящая от чистаго сердца невиннаго дитяти? И вот, Господь, близ сущий всем призывающим Его во истинче (Пс. 144, 18), внял, наконец, и усердной молитве благоразумнаго отрока Варфоломея и даровал ему просимое.
Раз отец послал его в поле искать жеребят, каковое поручение пришлось особенно по душе мальчику, любившему уединяться от людей. Здесь-то и случилось с ним нечто подобное тому, что было с Саулом, который, будучи также послан отцем своим для отыскания заблудившихся ослят, встретил Пророка Самуила, возвестившаго ему, что он будет царем над Израилем.
На поле, под дубом, увидел Варфоломей незнакомаго старца-черноризца, саном пресвитера; благоговейный и ангелоподобный старец приносил здесь свои молитвы Богу вездесущему и изливал пред Всеведущим слезы сердечнаго умиления. Поклонившись ему, скромный отрок почтительно отошел в сторону, не желая прерывать его беседы с Богом, и стал вблизи, ожидая окончания молитвы. Старец окончил молитву; он с любовию взглянул на доброе дитя, и, прозревая в нем духовными очами избранный сосуд Святаго Духа, ласково подозвал его к себе, благословил его, отечески поцеловал и спросил: «Что тебе надобно, чадо?»
Хотя мальчик был послан искать коней, но его тоскующая душа и теперь была всецело занята невеселыми мыслями о своей неспособности к учению; он забыл на этот раз о конях и с детской простотой поведал старцу свое сердечное горе.
«Меня отдали учиться грамоте, сказал сквозь слезы Варфоломей, и больше всего желала бы душа моя научиться читать слово Божие; но вот сколько ни стараюсь, никак не могу выучиться, не понимаю, что мне толкуют, и очень печалюсь о том; помолись за меня Богу, отче святый, — попроси у Господа, чтобы Он открыл мне учение книжное: я верю, что Бог примет твои молитвы».
Умилился старец от таких речей малаго отрока; он видел его усердие, и любуясь красотой детской души, отражавшейся на его кротком лиц, воздел руки, возвел очи на небо, вздохнул к Богу из глубины сердечной и стал молиться, испрашивая дитяти просвещения свыше… О, как пламенна была эта молитва таинственнаго старца под открытым небом, под тению дуба, и с каким трепетом надежды соединял с нею свою чистую детскую молитву блаженный Варфоломей! В этом трогательном единении двух душ — убеленнаго сединами старца и малаго отрока — их общая молитва, как чистый фимиам, восходила на небо и достигла престола Всевышняго…
Старец заключил свою вдохновенную молитву священным словом: аминь, и бережно вынул из пазухи небольшой ковчежец. Открыв его, он взял оттуда тремя перстами малую частицу святой просфоры, и, благословляя ею Варфоломея, промолвил: «возьми сие, чадо, и снеждь; сие дается тебе в знамение благодати Божией и разумешя Святаго Писания. Не смотри на то, что частица св. хлеба так мала: велика сладость вкушения от нея».
Нужно ли говорить, с каким восторгом принял святой отрок этот благодатный дар? Слезы радости блестели в его детском взоре; с благоговением вкусил он от св. хлеба и — какою же сладкою показалась ему эта таинственная пища!
— Не об этом ли сказано в псалмах, — сказал он старцу: коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим, и душа моя возлюби я зело! (Пс. 118, 103).
Заметим, что юный Варфоломей, по святой любознательности и усердию, много псалмов заучил наизусть со слов своих благочестивых родителей, и, конечно, повторял их в своих уединенных прогулках по полям и лугам своей родины. Поэтому и теперь пришли ему на память приведенныя слова Псалмопевца.
— Если веруешь, чадо, — отвечал ему старец, — больше сих узришь. А о грамоте не скорби: ведай, что отныне Господь подаст тебе разумение книжное паче братий твоих и товарищей, так что и других будешь пользовать.
Радуясь от всей души, что Бог привел ему встретиться с таким святым старцем, Варфоломей сладостно внимал его душеполезным наставлениям; как семена на добрую землю, так и благодатныя слова старца ложились на его доброе сердце.
Довольно научив его о спасении души, старец хотел уже идти в путь свой; но благоразумный отрок не хотел расстаться с святым наставником; он пал к ногам его и со слезами умолял войти в дом его родителей. «Родители мои, говорил Варфоломей, очень любят таких, как ты, отче! Не лиши же и их своего святаго благословения!»
Сколько детской простоты слышится в этих речах добраго мальчика! В них сказалась вся любящая душа святаго дитяти, и как счастливы родители, которых Бог благословил такими детьми! Поистине такия дети — Божие благословение, они не только в себе самих носят это благословение небесное, но и собирают его, так сказать, отовсюду, чтобы привлечь на дом родительский.
С улыбкой любви последовал старец за своим юным странноприимцем, и с честию его встретили родители Варфоломеевы. Для благочестивых людей такой старец — инок — всегда желанный гость, а Кирилл и Мария особенно любили принимать и покоить у себя в доме иноков. Приняв благословение от старца, они предложили ему радушное угощение. Но гость медлил садиться за стол: «прежде следует вкусить пищи духовной», заметил он и направился в моленную, которая в старое доброе время имелась в каждом доме благочестивых князей и бояр. Туда пригласил он с собою Варфоломея, и, благословив начало третьяго часа, велел ему читать псалмы…
Напрасно изумленный отрок отговаривался неумением: старец сам дал ему в руки книгу и настоятельно сказал, чтобы тот читал слово Божие без сомнения. И что же? Отрок взял благословение от старца и, благоговейно осенив себя крестным знамением, начал стихословить Псалтирь стройно и внятно!.. И сам он, и родители, и братья не могли надивиться, как хорошо читает он… Ведь до сего времени он так тупо учился и мало понимал!.. Так в последствии об этом рассказывал сам Преподобный. Над ним сбылось, замечает блаженный Епифаний, слово Пророка: тако глаголет Господь: се дах словеса Моя во уста твоя (Iерем. 1, 9).
После того святой гость вкусил предложенной ему трапезы, и, благословив радушных хозяев, хотел удалиться; но благочестивым боярам жаль было так скоро отпустить его: им хотелось еще побеседовать с опытным в духовной жизни старцем, в котором они уже приметили дар прозорливости. Между прочим, они рассказали ему, как сын их, будучи еще во чреве матери, троекратно прокричал в церкви, и желали знать, что думает старец об этом случае, который самою необычайностью своей заставлял их невольно задумываться над ним.
— О добрые супруги! — сказал им на это старец, — вот, Господь удостоил вас такой великой милости, — дал вам такого сына: зачем же вы страшитесь там, где нет никакого страха? Вам должно радоваться, что Бог благословил вас таким детищем: Он предъизбрал вашего сына еще прежде его рождения. А что я говорю вам истину — вот вам знамение: с этой поры отрок будет хорошо понимать всю книжную мудрость и свободно будет читать Божественное Писание. Знайте, что велик будет сын ваш пред Богом и людьми за его добродетельную жизнь!
Старец встал, чтобы идти; уже на пороге дома он еще раз обратился к родителям Варфоломеевым и вымолвил в пророческом духе такия загадочныя слова: «Отрок будет некогда обителью Пресвятой Троицы; он многих приведет за собою к уразумению Божественных заповедей».
Гостеприимные хозяева проводили странника до ворот своего дома; но тут он вдруг стал невидим, так что Кирилл и Мария невольно подумали: не Ангел ли Божий был послан к ним, чтобы даровать премудрость их сыну? — И глубоко сохранили они в благоговеющих сердцах своих его таинственные глаголы.
Между тем, как говорил старец, так и сбылось: с отроком произошла чудная перемена. Какую бы книгу не раскрыл он, — тотчас же начинал читать ее без всякаго затруднения, понимая и смысл того, что читал. Так дар Божий, столь неожиданно ему ниспосланный, воздействовал в юном Варфоломее и просветил ум его. Нет нужды говорить, что после этого случая он скоро опередил в учении как братьев своих, так и прочих товарищей.
Нередко можно и в наше время встретить примеры горячаго детскаго благочестия, продолжительных горячих со слезами молитв, любви к Богослужению, усерднаго стремления подражать подвигам святых отцов; это бывает в тех благочестивых семействах, в которых дети воспитываются в страхе Божием, на чтении житий святых, под сению храма Божия.
В древней же Руси все воспитание детей велось в строго-церковном духе. И это чувство, эти чистые, святые стремления дитяти не скорбь и мрак вносят в его юную душу, но отрадную тишину, ясность и спокойствие. Дитя черпает в них духовную силу и крепость; в его душе слагаются светлые образы (идеалы) жизни святой, жизни по Евангелию Христову, — образы, которые сродняются с его юным сердцем и становятся для него на всю жизнь заветною святыней, к которой с теплым чувством обращается потом человек даже в глубокой старости. И чем сильнее эти святые стремления в детстве, тем больше они освещают в последствии мрак жизни в сей юдоли земной, — они примиряют утомленного невзгодами жизни пришельца земли с его нерадостной долей и поддерживают, ободряют, утешают в его многотрудном странствовании к отечеству небесному.
Так было и с отроком Варфоломеем. Рано в его душе, воспитанной примерами и уроками благочестия, раскрылось чувство любви к молитве и готовность к подвигам для угождения Богу. Простое доброе сердце дитяти есть открытая дверь для благодати Божией; посему-то и сказал Господь о детях: таковых есть царство небесное (Матф. 19, 14). Рано низошла благодать Божия и в невинное сердце отрока Варфоломея и воцарилась там. Всею душою Варфоломей полюбил Богослужение церковное и не опускал ни одной службы церковной.
Наши предки не знали и не любили читать какия-либо книги светскаго содержания; жития святых, святоотеческие писания, разные Палеи, сборники, летописные сказания о минувших судьбах родной земли — вот книги, которые были любимым чтением того времени. Конечно, в доме благочестиваго боярина Кирилла не было недостатка в таких книгах, отрок Варфоломей их читал и перечитывал, и кто знает? — может быть, некоторыя рукописи XII-XIV века, оставшияся в библиотеке Лавры от времени самого ее основателя, были принесены им в пустыню, как единственное дорогое наследство после его родителей. Почерпая из книг уроки мудрости духовной, он тотчас же старался прилагать их к жизни своей — «не так, замечает святитель Филарет, — как многие долголетние ученые, которых учение цветет в словах, но в делах не созревает».
Он скоро понял, что еще в отроческом возрасте страсти начинают проявлять свою губительную силу, которую сдержать стоит немалаго труда; а кто хотя раз поддастся в юности их влечению и попустит им связать себя порочными склонностями, тому и подавно тяжело преодолеть их. И вот благоразумный отрок принимает все меры, чтобы оградить себя от их воздействия, и пресекает все пути, которыми они привыкли находить доступ к сердцу человека. Так, прежде всего он совершенно уклоняется от детских игр, шуток, смеха и пустословия, помня, что тлят обычаи благи беседы злы (1 Кор. 15, 33), и что со строптивым легко можно и самому развратиться (Пс. 17, 27). Потом, сознавая, что воздерживать себя во всем есть лучшее средство сдерживать страсти, а свободный от страстей дух и непомраченная ими мысль всегда бывают способнее к восприятию благодати Божией, — святой отрок налагает на себя строгий пост: по средам и пятницам он не позволяет себе вкушать ничего, а в прочие дни питается только хлебом и водою. О каких-нибудь других питиях, не говоря уже о вине, он не позволяет себе и помыслить во всю свою жизнь.
Заботливая мать старалась умерить строгость его поста: «Не изнуряй себя излишним воздержанием, сын мой, — говорила она, — чтобы тебе не заболеть оъ истощения сил: тогда и нам немалую скорбь причинишь. Ты еще дитя, твое тело еще растет; посмотри:
